В марте
1935 года в газете
Труд вышла статья
Романа Фатуева о двух поездках в село
Кубачи (печатаю с сокращением):
Поездка первая (ориентировочно
1933 год)
В тисках горы Табахануза и Ламцалябах находятся
Кубачи. Колесных дорог нет ни от Уркараха - районного центра, ни от Мамед-Кала, ближайшей железнодорожной станции. Узкая, извилистая тропа - ишак и верховая лошадь - таков путь к Кубачам.
Кубачи, зарисовка 1936 года
Спешившись, мы поднялись наверх, ведя сонных коней на поводу. Мы в гостях у лучшего златокузнеца Кубачей -
Абдуллы Хартумова. Это замечательный гравер Кубачей. На Всесоюзной сельскохозяйственной выставке в 1923 году он получил диплом высшей степени «За художественную обработку».
Мы хотим скорее узнать, как живут и работают прославленные кубачинцы.
Гордо стоит желтомедный кувшин, с кусками черненого вставного серебра, покрытый глубокой гравировкой, славя высокое искусство Дагестана, фото из газеты Труд, 1935 год
- Ну, а как артель? - спрашивает Джемал.
- Сложно. Вот в Кустпромсоюзе к нам так и относятся... Серебряки? - ну, жулики!..
И вот, я
шесть раз был в Махач-Кала.
Шесть раз ходил в Дагкустпромсоюз... Предлагал посмотреть нашу работу - я от всего селения имел полномочия, - и ничего из этого не вышло. Хурджуны мне истерли плечи - всюду я носил их с собой... В них были и кинжалы, и пудреницы, и портсигары, и чернильницы. Я стерег хурджуны, не спал ночи... Все, что было у каждого, доверили мне.
Первый раз я вернулся и ничего не мог сказать. Роздал обратно вещи.
Послали второй раз... Бумагу написали с печатями, собрали денег на дорогу, приехал в Махач-Кала, пошел к председателю Кустпромсоюза. Он встретил меня у дверей конторы и сказал, что спешит на заседание. Я спрашивал у каждого стола, кто может нашим делом заняться. Никто не может как только сам председатель. Я на другой день утром пришел опять. Смотрю, сидит в своей отдельной канцелярии. Я ему говорю, а он на меня и не смотрит. Показываю вещи, и на них не смотрит. Вошел другой, его помощник: «В Райкустпром тебе нужно», - говорит. Это значит в Маджалис. Вернулся в Маджалис. Там покачали головами и сказали мне. «Нам столяры нужны.
Столы делать». «Столы? Как столы?.. Кубачинцы - столы?» - спрашиваю я. «И
деревянные еще
ложки». -«Мы лучше всем селением умрем, а столы и деревянные ложки делать не будем», - ответил тогда я им.
Подстаканник, автор Алиханов Расул. Серебро,,позолота, филигрань,1936 год
В третий раз поехал в Махач-Кала.
- И тот же начальник сказал мне: «Делайте деревянные ложки».-«Ва! - объяснил я ему.-Мы-кубачинцы, наши вещи в Лондоне, и в Париже, и в Ленинграде, и в Москве. Где нет наших вещей! Акутаев Гамкур семнадцать раз ездил в Лондон. Возил тарелки. Рабулмутора - персидские ткани и наши изделия. В персидскую коллекцию Эрмитажа от нас взяты литые медные котлы. Я сам привез в музей МахачКала шашку Сигизмунда, короля польского». Все это я не утерпел и высказал ему...
Женщины аула с чеканными и травленными работами мастеров, фото из газеты Труд, 1935 год
Шесть раз был... Председатель в последний раз стал говорить: «Мы готовы помочь... Все вам сделаем... Но где взять вам сырья?» Сказал я ему на это: «Если пастух захочет, то и от козла сыр будет».
Уехал я. Приехал в аул, обсудили: артель будет у нас или нет? Многие говорили: не нужна наша работа, и в книжках об этом даже пишут разные профессора. «Что другое мы можем делать? - спросил я тогда. - Что? И какие кубачинцы мы будем тогда?..»
В этом году, в январе
в артели у нас тогда оставался всего один человек. Один человек и тому работы нет...
- А без артели сырья совсем не получим, - отвечал я.
И предлагает тогда Гаджи Гуссейн: «Давайте все соберем, что есть у каждого... Отдадим все артели... Поможем сами себе. Расплавим все, а потом будем делать, что нужно. Привезем тогда и покажем. Не верит, - пусть берет в залог. Отдадим... а сырье пусть даст».
Джамаат одобрил это. Тридцать восемь человек принесли
свое серебро, старые замки от поясов, кольца, серьги, лом разный. Все это переплавили и приступили к работе. По моему расчету выходило: надо месяц работать. Но оказалось мало - проработали полтора. Работали помногу; каждый хотел сделать лучшее, что он может. Портсигары делали, пудреницы, брошки с самым тонким и сложным орнаментом.
Зарплату никто ниоткуда не получал. Как жили - не знаю. Но чувствовали себя хорошо - опять художниками стали. Как прежде: один хотел сделать лучше другого. Много сделали вещей, настоящих...
Серебро, рог, чернь – украшают ручное зеркальце, фото из газеты Труд, 1935 год
И снова я поехал с ними... Пришел в Крайкустпромсоюз, рассказал, вынул вещи, разложил по столу. Все учреждение сбежалось. Председатель запер двери и велел мне сесть на стул. Он долго говорил со мной, разглядывал каждую вещь, как ученый, который приезжал к нам в 1926 году, спрашивал меня про артель. Я все, как вам, рассказал и ему. Он тогда вызвал своего помощника, - Замчук его фамилия. И еще вызвал другого из Научно-художественного объединения Крайкультпрома. Посовещался с ними и решил: послать меня и Замчука
в Москву, заключить
договор с
Мосторгом. А Культпрому составить нужную бумажку и послать в Дагкустпромсоюз.
В Москве все вещи отправили в экспертную комиссию, та посмотрела и решила, что все они пойдут
за границу. Нам заказали 1 000 портсигаров и 1000 трубок и
выдали сырья...
Абдулла извлек из бешмета тонкую, изжеванную бумажку и по ней прочел:
«Считая, что экспорт нужен, дает громадную будущность артели, оказать ей всемерную помощь и внимание».
- И оказали?
- Оказали - засмеялся Абдулла. - Тринадцать дней не выдавали прибывшее для нас серебро. Из-за этого артель месяц не работала…
Шкатулка для драгоценностей – сама драгоценность, фото из газеты Труд, 1935 год
А сегодня
артель работает. Мастера размещаются в крепостной башни. И мы идем, вернее карабкаемся, хватаясь за каменные выступы, согнувшись, помогая друг другу. Когда-то, в незапамятное время, эта башня была оплотом воинственных делателей кольчуг.
Семьдесят пять искуснейших кубачинцев, со штихелями вместо ружей, засели в нижних, темных и сырых комнатах башни и упорно, - так же, как когда-то готовили к защите аула оружие, - готовят простые житейские вещи: ложки, пилки, портсигар, броши…
У входа на крышу башни сидит старик
Али Гадымов и штампует крышки портсигаров. Он бьет тяжёлым металлом по серебряным пластинкам, вгибает и округляет их края. Каждый удар его точен, равномерен и методичен. Его медно-красное лицо прозрачно, на висках видны синие жилки и на руках набухли узлы вен.
И портсигар покрывается волшебным узором, фото из газеты Труд, 1935 год
Двенадцать стадий обработки вещи разбиты на восемь процессов. На каждом специализируется отдельный мастер, и каждый процесс проходит критику и оценку Хартумова. Его опытный глаз сразу видит все малейшие отклонения от точных пропорций и соотношений частей рисунка между собой. Рисунок должен быть геометрически правильным, глубина линий, их сила и ширина абсолютно равны, чистота и четкость линий - главное достоинство рисунка. Это первые, самые элементарные требования.
Артельное производство, разбитое на отдельные процессы, казалось бы, должно было стереть индивидуальные особенности мастера. Однако этого не случилось. Гравер как художник самостоятелен, он только освобожден от скучной отделочной работы. В артели для мастера большие художественные возможности и простор, чем при работе в одиночку, и потому оценка работы строга и требовательна. Дрогнула ли рука - штихель чуть отошел в сторону, не рассчитал ли глаз - орнамент не вошел в плоскость, беспощадный молот Хартумова исковеркает, превратит в бесформенный кусок металла уже законченную, отделанную вещь.
Таково решение артели - делать только хорошие вещи.
И задняя сторона портсигара не забыта мастером, фото из газеты Труд, 1935 год
...Опять путь.
Опять горы, отлогие, без покрова, без травинки, голые и желтые, в глубоких, кривых трещинах.
Хартумов качается в седле и, качаясь, заканчивает нам свою повесть.
- Верблюду только шею выпрямить, а там он и сам выпрямится.
Был в январе у нас один мастер, теперь -
семьдесят пять и двадцать пять заявлений. Говорил я - искусство кубачинцев нужно... Теперь это знает весь Дагестан.
Впереди нашего маленького каравана шагает вьючная лошадь под тяжелыми цветными хурджунами. В них тысяча предметов со штампом: «
Маde in Daghestan» - «Сделано в Дагестанской ССР».
Рамка для портрета, кость, серебро, позолота, насечка, чернь, 1936 год, экспонат Всероссийского музея декоративно-прикладного и народного искусства
